И сон приснился мне...
DOOM13
| воскресенье, 03 октября 2010
- Папка пришел!!
Внимание! Несвойственное для данного дневника "многабукавак"!!!
По неизвестной причине с лица Земли исчезло почти все население. Города, последние оплоты беженцев, представляли собой заброшенные, полуразрушенные пристанища, изредка наполненные, совершенно отчаявшимися группками, выживающих. Небыло ни войны, ни радиации - просто все исчезло. Правительства, сервис, инфраструктура - просто пропало в момент. Кругом стояла мертвая тишина, нарушаемая редкими обвалами строений, за которыми просто небыло присмотра. Там где была урбанизация, теперь жила природа, которая взяла свое.
Первое, что я запомнил когда пришел на свой двор на районе - стайка, каких-то почернеших с лица детей, абсолютно голодный, высушеных и измученых. Передвигались они крайне медленно, цепляясь рученками за любую, оказавшуюся рядом с собой поверхность, и за друг друга.
Они ничего не говорили, просто двигались ко мне молчаливой серой массой, цеплялись за одежду и тощий рюкзак, черными пальцами, когда я входил в подъезд своего полуразрушенного дома. Я знал что они хотят есть. Но мне нечего было им предложить.
С большим трудом, стараясь им не навредить, как можно мягче, отдирая от себя их рученки, я перебрался через завал из досок, преградающий путь к лестничной клетке. Они остались стоять во дворе, так же молча, провожая меня горящими, нездоровым светом, глазами. В дом они, почему-то, незаходили.
Я вошел в свой дом, в котором небыл, вот уже пять лет. Хоть с момента катастрофы и прошел такой период времени, и я знал что элекростанции неработают - лифт работал.
Поднялся на свой этаж - дверь, хоть и не запертая все еще стояла на своем месте. Облупившиеся цифры "25" и рваный дермантин. Воспоминания, давно стертые произошедшими потрясениями, снова заняли сознание. Помню что тряслись руки, когда я потянул дверную ручку.
Квартира.
Вся заваленная каким-то хламом, в основном тем, который может гореть. Хоть я и узнаю среди него остатки знакомой мебели и вещей, но и вижу кучу всего натянутого откуда только возможно. Разбитые шкафы, доски с лоскутами просмоленых лохмотьев, какие-то дырявые седушки с выглядывающими клочьями ваты, кучи фотоальбомов, с которых на меня смотрят совершенно незнакомые лица.
И тут, с коридора кухни, я слышу детский возглас:
- Папка пришел!
Я оборачиваюсь.
В коридоре стоит темноволосая, похожая на Еву, девочка лет девяти, опирается на два, разных по конструкции костылика. На лице - сдержанная, отрешенная радость сумасшедшего ребенка. Я знаю что это моя дочь, но я никак даже не могу вспомнить, ни кто ее мама, ни как ее зовут.
- Как хорошо что ты сейчас зашел, я как раз чай подогреваю (именно, что подогреваю, а не завариваю). Проходи на кухню. Кот! К нам папка зашел!
Я смотрю на лежащего, в прихожей, на куче прогнивших одеял, тощего рыжего кота. Кот явно издыхает, но все же, поворачивает в мою сторону, изможденную морду.
У девочки никакого замешательства. Все как будто так и должно быть. Как будто только меня тут и ждали все пять лет. День изо дня.
С трудом прохожу на кухню, все так же сплошные завалы из досок и прогнившей бумаги. В углу, возле ржавой плиты, счелкающий и шелестящий целофановый пакетик. Я заглядываю в него - в нем вперемешку с высушеными сливами, полно каких-то совсем мелких, черных, постоянно перемещающихся тараканов, отчего кажется, что в пакетике сами собой ворочаются эти сливы.
Отхожу от пакета, сажусь на пыльный линолеум кухни. Начинаю доставать из рюкзака черствый хлеб и какие-то полуржавые консервы - становится стыдно, вспоминаю детей у подъезда.
Дочка радуется абсолютно по детски: "Ухты! У нас настоящая еда!"
Задаю ей дурацкий вопрос о мародерах. Она рассказывает, что никто сюда и не приходит с тех пор как начал плавится асфальт во дворе (?). Спрашиваю о пропитании, - рассказывает что-то о крысах и растениях, слушаю невнимательно, потому как постоянно шарю глазами по кухне, рассматриваю знакомые до боли обои, давно остановившиеся часы и остатки календаря, непойми уже за какой год.
Посреди кухни, на импровизированной жаровне из кирпичей и листового железа греются, над чахлым огоньком, три (почему три?) кружки, наполенные жидкостью с плавающей в ней заваркой.
Начинаю замечать что в квартире довольно холодно - окна смотрят на меня давно выбитыми стеклами. Удивляюсь тому, как ей удалось натащить столько топлива, с ее перебитыми-то ногами. Хитро улыбается, но молчит.
Дочь постоянно что-то щебечет о том как совсем недавно умер сосед, из соседней квартиры, и как из 27-й ушла семья, когда у них начали светится по ночам стены в жилище - в общем, делится новостями. И ни слова, где я был и что я делал.
От запаха подогретого чая становится совсем уютно, хоть через пробитые окна и тянет вечерним холодом и сыростью.
Не касаясь еды, говорю что уже сыт и иду в свою комнату. Укладываюсь, не раздеваясь (и не снимая рюкзак) на наваленные доски, и засыпаю. Мне от чего-то очень хорошо. Сквозь сон, чувствую, как, стуча костылями, подходит дочка и набрасывает на меня одеяло. От него несет мышиным пометом и сыростью - но мне страшно приятно и хорошо.
С рассветом я ухожу.
Помню только, что я, уходя, погладил дочь по голове - она спала на груде гнилых одеял, обнявшись с котом. Мне почему-то показалось, что кот за ночь здох.
Это мне приснилось где-то около полгода назад...
а вчера - снова.
Снова я прихожу в двор, причем осознание того, что вот, прошло 10 лет, и я сюда вернулся. Здание НИИ, рядом с нашим домом, окончательно развалилось, обломки провалили бетонный забор и загородили весь двор. Посреди двора стоит ржавый остов трактора. В прошлый раз его небыло. Из асфальта точат надолбы из железнодорожных шпал. Все так же, через обломки и шпалы начинают вылазить почернешие дети, с обтянутыми кожей черепами, и молча собираются в приближающуюся ко мне толпу.
Вдруг, из-за разросшихся хаотично по двору тополей, показывается вертолет.(я не услышал даже его шум) Садится. Из него выходит человек, негритянской наружности, в помятом и сильно запыленном костюме с галстуком, и с ослепительной улыбкой предлагает откушать отличнейшего супа, который демонстрирует из (показавшегося мне бронированным) кейса.
Я отвечаю что, с радостью конечно, но мне нечем расплатится. Человек, все с той же улыбкой, разворачивается, садится в ветолет и тот уходит в небо. Я, конечно, понимаю, что за 10 лет уже были организованы некие подобия правительств и мини-государств, но все равно недоумеваю, откуда он такой взялся. На освобожденное вертолетом место продолжают вылазить голодные дети.
Начинаю впадать в панику, как можно быстрей бегу в сторону подъезда. Мне кажется что они мне сейчас вспомнят, как десять лет назад я мимо них пронес еду, хоть это явно и не те дети. С грохотом, проваливаюсь в сырой подъезд, спотыкаясь, лечу к лифту. Помещение подъезда совсем уже обвештало, но лифт - до сих пор работает.
Еду на седьмой этаж.
Квартира.
"25" и рваный дермантин. Незаперто.
Первое что замечаю, мумия рыжего кота в прихожей, завернутая в какое-то тряпье, явно бывшие одеяла. И снова, из кухни, закомый возглас:
- Папа!
Все таже девочка, моя дочь. Небыло десяти лет, как я ушел отсюда. Ей все так же девять, она все так же на разных костылях. Она все так же говорит:
- А у нас сегодня праздник - чай!
Все тот же огонек сумашествия в глазах.
Она уже не рассказывает новостей. Просто говорит что все в доме либо уехали уже, либо умерли. И все. Все так же шелестит целофановый пакет в углу. Она хлопочет возле импровизированной плиты. Что разве, окна теперь забиты досками, и я снова, вслух удивляюсь, как ей это удалось, с ее увечьем. Опять она только улыбается.
Я рассказываю ей что, состою в группе которая скоро пойдет на исследования какого-то правительственного бункера, документы и схемы которого были обнаружены за эти годы, что вход в бункер находится на территории бассейна, тут недалеко, в полквартала ходу. Его даже с окон видно, если бы они были незаколочены. И благо, рухнули дома, которые закрывали вид на него.
Дочь благословляет меня на это мероприятие, с материской серьезностью, я воспринимаю это как само собой разумеющееся.
Ну а дальше как в тумане, помню только, что предприятие провалилось, и едиственный батискаф пропал без вести... Я находился на поверхности, помогал с его спуском. После провала экспедиции снова направился к себе домой.
и все - я проснулся.